Введение. В современном мире можно отметить возрастание интереса к проблемам и мыслителям, которые длительное время не были включены в классическую историю философии. В русской традиции польская философская мысль рассматривалась в узких рамках идей Н. Коперника, революционеров-демократов, представителей Львовско-Варшавской школ. Формировалось представление, что в ХХ в. ничего значимого и интересного польская мысль не порождала. В данной работе предпринимается попытка переосмыслить отношение русского человека к польским мыслителям ХХ в., выделить фигуры тех, кто может восприниматься духовно близким русскому пониманию философской проблематики.

Методология и источники. Как в любой историко-философской работе в данной статье был использован историко-компаративистский подход. Для реализации поставленных задач были проанализированы труды польских мыслителей ХХ в. Л. Колаковского, Й. Бохеньского и С. Лема, которые выступили источниками этой работы.

Результаты и обсуждение. В русской культуре философия (любомудрие) никогда не ограничивалась только рамками академических традиций. Мысль невозможно уложить в «прокрустово ложе» четких правил и схем, тем более мысль философскую. Поэтому автор включает в круг изучения тех польских мыслителей, которые в своем творчестве стремились работать вне границ и установленных рамок. Л. Колаковский, Й. Бохеньский и С. Лем представляют необычное видение привычного мира. Они в своих трудах демонстрируют, «шутовское» видение, которое может содержаться и в философской традиции, показывают, что афоризм – квинтэссенция мысли. В произведениях Л. Колаковского, Й. Бохеньского и С. Лема можно видеть мир парадоксального мировоззрения, мир смеха над «незыблемыми» принципами, мир, заставляющий удивляться.

Заключение. Гротеск, оксиморон, парадокс в произведениях Л. Колаковского, Й. Бохеньского и С. Лема представляют форму философского осмысления современности. Польская мысль ХХ в. показывает, что философия может и должна иметь множество вариантов своего воплощения.

Введение. В свете марксистской социальной онтологии выявляется теоретическая несостоятельность марксистского атеизма.
Методология и источники. Противоречия между двумя указанными аспектами марксизма рассматриваются в контексте работ К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, Р. Люксембург, а также ряда современных философов-материалистов. Марксистская философия анализируется в постпозитивистском ключе как совокупность научно-исследовательских программ, в рамках которых атеизм следует рассматривать как необязательный, гипотетический элемент их «защитного пояса».
Результаты и обсуждение. Марксистская социальная онтология, имеющая коммунистический характер, и марксистский атеизм, опирающийся на буржуазное фейербахианское мировоззрение, не могут сосуществовать в «твердом ядре» марксистских научно-исследовательских программ. Материалистическая диалектика разоблачает буржуазно-просветительскую идею всемогущества человеческого разума, на которой основано убеждение К. Маркса в том, что «сознательный планомерный контроль» над общественным производством упразднит религию. Научный атеизм невозможен так же, как и научный теизм, ибо представления о Боге не поддаются однозначному научному определению из-за их апофатического аспекта, который, помимо прочего, не дает оснований приписать аутентичное христианское богословие к идеалистической философии. Общественно-историческая практика не подтверждает превосходства атеистического мировоззрения над религиозным. Отказ от перманентного неприятия религии вытекает из марксистского требования конкретно-исторического подхода к надстроечным социальным явлениям. Общая философско-антропологическая основа научного анализа различных мировоззрений позволяет конструктивно налаживать как межконфессиональный диалог, так и диалог между атеистами и верующими.
Заключение. В мире превращенных общественных форм понятие факта радикально проблематизируется, что ставит под вопрос атеистическую критику религии по линии «иллюзии или реальность». Пока вопрос о подлинной человеческой реальности не решен практически, объективная критика различных конкретно-исторических проявлений религии и атеизма возможна в масштабах научно-исследовательских программ только с помощью параметра «гуманно или негуманно», т. е. с помощью анализа влияния того или иного мировоззрения на развитие живых человеческих индивидов и сущностных сил человека.

Введение. Цель статьи – рассмотреть в философско-антропологическом аспекте феномен Дома, показать перспективность исследования топологии человеческой экзистенции в форме ближайшего окружения и повседневных практик, заданных через этос как имманентной нормы человеческой экзистенции. Для этого предпринимается попытка определить границы Дома как пространства самостояния человека, а этоса – как условия возможности понимающей коммуникации и связи индивида и внешнего его окружения, что позволяет вернуться к концептуальному рассмотрению предельных оснований человеческой экзистенции.

Методология и источники. Осуществляется попытка на основе критического анализа неклассической и постклассической философии (феноменология, экзистенциализм, структурализм) рассмотреть процесс деконструкции оснований человеческой экзистенции. Опираясь на такие понятия, как «жизненный мир» Э. Гуссерля, «Dasein» М. Хайдеггера, исследования пространства бытия человека М. Мерло-Понти и У. Эко, определения этоса П. Бурдье, определяются основные границы феномена Дома, который таким образом вводится в дискурс философской антропологии.

Результаты и обсуждение. Феномен Дома, рассматриваемый в антропологическом аспекте, позволяет интерпретировать цель цивилизационного процесса как «одомашнивание» бытия, строительство «обитаемого мира», в котором человек получает возможность реализовать свою экзистенцию в событии со своими другими. Жизненный мир складывается как постоянное движение обитателей Дома, их деятельное, понимающее общение в границах общего пространства и общего образа жизни, его форм и правил, т. е. общего этоса.

Заключение. Условием человеческого способа бытия, предельным его основанием

можно рассматривать Дом как имеющую свою топологию общность Я и своих других, отношения между которыми заданы уникальным этосом.

Введение. В настоящее время технологии искусственного интеллекта (ИИ) стремительно развиваются, получая все более широкое распространение в различных сферах жизнедеятельности человека. Одной из сфер, где оказывается активно задействован ИИ, выступает искусство во всем многообразии его проявлений. Использование ИИ в искусстве порождает не только новые творческие и технологические возможности, но и социокультурные вызовы, которые нуждаются в социально-философской рефлексии. Статья направлена на выявление оснований данной рефлексии в практиках применения ИИ в сфере музыкального искусства.

Методология и источники. В работе используются общенаучные исследовательские методы анализа и синтеза, а также методология междисциплинарного и философского подходов к рассмотрению практик применения ИИ в области музыкального искусства. В качестве источников использована специальная литература зарубежных (A.-M. Gioti, N. Hageback, D. Hedblom и др.) и отечественных (М. С. Бурцев, Р. И. Мамина, Е. В. Пирайнен, А. В. Попова и др.) авторов, а также электронные ресурсы, посвященные проблематике ИИ, включая проблематику ИИ в музыкальном искусстве.

Результаты и обсуждение. Рассматриваются теоретические основания изучения ИИ на современном этапе его развития. Анализируются социально-философские основания исследования ИИ в искусстве. Проясняются особенности обращения к ИИ в таком виде искусства, как музыкальное искусство. Стратегии исследования ИИ в музыкальном искусстве соотносятся с социально-философскими основаниями исследования ИИ.

Заключение. Стратегии исследования ИИ в искусстве базируются на нескольких ключевых социально-философских основаниях, относительное значение которых может меняться в зависимости от специфики конкретного направления темы. В случае музыкального искусства можно выделить не менее трех таких оснований. Речь, в частности, идет о выборе точки зрения на темы социальной субъектности ИИ, возможности ИИ в сфере создания объектов духовной культуры и роли социокультурного контекста в оценке перспектив и границ использования ИИ. Критериями выбора между стратегиями могут выступать ответы на вопросы о природе мотивации субъектов творческой деятельности, о социально-философской парадигме исследования, а также о ценностях социальных групп в фокусе исследования.

Введение. В статье рассматриваются концептуальные идеи В. П. Тугаринова о единстве познания и ценностей, которые отражают целостность познания – оценки – практики. В рамках данных теоретических установок представлены результаты эмпирического исследования человеческого капитала студентов.

Методология и источники. Методологические основания исследования формируются как синтез идей вокруг сущностных характеристик ценностей, высказанных В. П Тугариновым, положений теории человеческого капитала Г. Беккера и методологических установок стратегий социологического исследования ценностей В. А. Ядова. Результаты и обсуждение. Первый результата заключается в том, что студенты признают как существенную связь получаемых в университете знаний, навыков и умений с системой их ценностей, что подтверждает гипотезу о взаимосвязи человеческого капитала и ценностей личности. Второй результат – студенты-программисты фиксируют роль и важность знаний, получаемых преимущественно при изучении предметов социогуманитарного цикла, которые, по их мнению, играют роль ведущего начала в формировании системы ценностей.

Заключение. Проведенное исследование показывает актуальность современного прочтения концептуальных идей В. П. Тугаринова относительно связей познания с ценностями и далее с продуктивной деятельностью. В исследовании такие связи выявлены и охарактеризованы по ряду направлений и содержательных элементов, поэтому становится очевидным: любая познавательная деятельность стимулирует и развивает систему ценностей обучающихся.

Введение. Ориентация на активную (благополучную старость) – один из глобальных трендов развития общества и, соответственно, актуальная тема для исследований. Общий, положительный, посыл тем не менее сопровождается вызовами, которые возникают в процессе восприятия людьми старшего возраста «активного долголетия» как образа жизни и как направления социальной политики. Автор также рассматривает «активное долголетие» на примере программы «Московское долголетие» с двух сторон: с позитивной и негативной.

Методология и источники. Всего было проведено 32 интервью с москвичами старшего возраста (55 и более лет), принимающими или принимавшими когда-либо участие в программе «Московское долголетие». Также проводился вторичный анализ имеющихся публикаций по теме исследования, базирующихся на качественных методиках.

Результаты и обсуждение. Было установлено, что «активное старение» и «активное долголетие» – не одно и то же. В случае с долголетием это позитивный процесс, в случае со старением – негативный. Размытие рамок возраста заставляет человека либо продолжать быть активным, либо отвергать новые требования и тогда признавать себя старым. При этом информанты не считают себя старыми и не хотят, чтобы к ним обращались как «пожилой», «старый». Программа «Московское долголетие» воспринимается неоднозначно: с одной стороны, предоставляет целый спектр возможностей для активной жизни, с другой – охватывает и так изначально активных людей старшего возраста.

Заключение. Активное долголетие сопряжено с вызовами: размытость рамок допустимости старости, эйджизм в коммуникации, гонка/отвержение сохранения внешнего вида и активного образа жизни. Справляться с ними необходимо на уровне индивида, общества, государства. Быть активным в старшем возрасте значит видеть горизонт будущего и жить в индивидуально-комфортном ритме. Навязывание сохранения молодости и выполнения шаблонной активности необходимо трансформировать в свободу выбора. Далеко не все хотят активной жизни в том понимании, в котором это предлагается политикой активного долголетия. А для тех, кто хочет быть активным, необходимо расширять возможности реализации программы «Московское долголетие».

Введение. В статье исследуются актуальные представления о профессиональной гендерной сегрегации в российском и зарубежном научных дискурсах. Сравнительный анализ различных подходов к пониманию гендерных проблем позволяет выявить новые потенциалы их изучения, а также обратить внимание на особенности развития оптики российской науки в рассмотрении гендерных различий. Наиболее пристального внимания и изучения требуют гендерные проблемы в сфере информационных технологий, поскольку эта сфера находится на передовой научного, технологического и социального развития.

Методология и источники. Теоретико-методологической базой для интерпретации результатов исследования послужили основные положения социологических и экономических теорий: теории социальных представлений (С. Московичи), концепции габитуса (П. Бурдье), ролевой теории (Р. Линтон), теории рационального выбора. Для работы с эмпирическими данными использовались методы сравнительного анализа текстов, анализ документов и отчетов о проведенных исследованиях (The Gender Inequality Index, The Global Gender Gap Index, Global Gender Gap Report, «Женщины и мужчины России – 2022»), дискурс-анализ.

Результаты и обсуждение. В зарубежных исследованиях констатируется понимание того, что шаги, сделанные по достижению гендерного паритета на рынке труда приводят к новой конфигурации гендерных различий и вынуждают искать меры их преодоления. В отечественной научной литературе основной упор делается на мониторинг актуального положения женщин в профессиональной среде, анализ статистики и поиск скрытых механизмов профессиональной гендерной сегрегации.

Заключение. При наличии показательной статистики и масштабных эмпирических исследований в научном дискурсе не наблюдается теоретического консенсуса по поводу профессиональной гендерной ситуации. Явственен диссонанс между констатацией проблем теоретиками и отсутствием запроса на поиск их решения со стороны практики, где в некоторых профессиональных контекстах царят гендерные «нейтральность» или «безразличие». Сделаны выводы о характере российского научного гендерного дискурса, нуждающегося в развитии тезауруса небинарности и выработке эффективного способа рассуждения о гендерных проблемах.

Введение. В статье рассматривается применение концепции социального конструирования к формированию образа «героя» у студенческой молодежи и его социодинамика в период проведения специальной военной операции. Для сравнительного анализа взяты военнослужащие срочной службы и казачья молодежь. Отмечается важность влияния образов «героев», отвечающих определенным требованиям в условиях «гибридной войны».

Методология и источники. Представлены основные подходы к социальному конструированию с позиции формирования образа «героя» (А. Шюц, П. Бергер, Т. Лукман, Г. Блумер, К. Поппер, М. Спектор, Дж. Китсьюз, У. Липпман). Описаны факторы, влияющие на формирование образа «героя» и процедуры социального конструирования. Показана взаимосвязь сконструированного образа «героя» и результата его функционирования в социальной среде. Обосновывается влияние СМИ и социальных сетей на формирование образа «героя», описывается концепция социального конструкта: представления молодежи – ценностный выбор – результат. Приведены данные исследований авторов статьи по ценностным ориентациям молодежи.

Результаты и обсуждение. Представлены результаты социологической диагностики образа «героя» в динамике 2022–2023 гг. у студенческой молодежи Санкт-Петербурга и Москвы и группы молодежи, к которым применялись целенаправленные социальные технологии, – военнослужащие срочной службы и казачья молодежь.

Заключение. На втором году проведения специальной военной операции произошла трансформация образа «героя» для всех групп молодежи. На студенческую молодежь оказало влияние социальное конструирование «мягкой силы». Например, смена транслируемого контента в Интернете, введение специальных уроков мужества и «Разговоров о важном». Однако эталон «героя-воина» остается на уровне Великой Отечественной войны, что говорит о недостаточном историческом погружении транслируемой информации и в то же время недостаточной актуализации современных героев-воинов.

Введение. Основной задачей данной статьи является анализ персонального антивоенного протестного дискурса в аспекте выявления характерных речевых тактик и определения их прагматических функций. Теоретическая и практическая значимость работы заключается в выявлении, описании и классификации типов сообщений, характерных для антивоенных протестных высказываний в рамках «дискурса общественного мнения».

Методология и источники. Проводится контент-анализ и комплексный прагмасемантический анализ 455 высказываний, полученных методом сплошной выборки в Телеграм-канале «ОВД-Инфо» в период с 24.02.2022 по 31.05.2022 г. и из источников, указанных в открытой базе данных «Иллюстративный материал».

Результаты и обсуждение. Антивоенный дискурс – тематическая разновидность политического дискурса, которая формируется в процессе публичного выражения критики или несогласия (демонстрации протеста) по отношению к военным действиям как способу решения геополитического конфликта и/или по отношению к конкретному военному событию, а также к политическим решениям, приводящим к военным действиям; содержит специфический лингвосемиотический код, который включает в качестве обязательной составляющей концепты война и мир; реализуется в определенном социальном и историческом экстралингвистическом контексте. Все высказывания были разделены на «прямые» и «скрытые», согласно намерению коммуниканта выразить антивоенный протест в определенной форме. Хотя «прямые» высказывания преобладали, в статье показано, что они включали ряд высказываний с «замаскированным» авторством (высказывание в виде цитаты). Также была обнаружена важная роль речевых тактик (таких, как графическая эвфемизация, семиотическая эвфемизация, аббревиация, нейтрализация), существенно преобразующих текст и характерных для «скрытых» сообщений. Они реализуют сложный спектр намерений говорящего, маскируя их и выявляя одновременно.

Заключение. Можно констатировать не только различия так называемых прямых и скрытых сообщений, но и их сходства, заключающиеся в том, что для части аудитории разница нивелировалась условиями социальной коммуникации: любое высказывание оценивалось как «антивоенное», независимо от его формы и содержания.

Введение. Статья посвящена анализу метафорических моделей, описывающих две ключевые мифологемы в творчестве английского религиозного поэта рубежа XIX– XX вв. Ф. Г. Томпсона – Луну и Солнце. Актуальность проводимого исследования связана с возрастающим интересом к репрезентации индивидуально-авторской картины мира в поэтическом тексте и с тем, что творчество Ф. Г. Томпсона в отечественной филологии остается малоизученным.

Методология и источники. Исследование базируется на когнитивной (концептуальной) теории метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона. Эмпирической базой послужили стихотворения и поэмы Ф. Г. Томпсона «A Corymbus for Autumn», «Orient Ode», «Ode to the Setting Sun», «The Mistress of Vision», «An Anthem of Earth», «Sister Songs», «The Night of Forebeing», «The Hound of Heaven», «The Song of Hours», «The Sere of the Leaf», «The Dead Astronomer», «Ad Amicam», «Ad Castitatem», «Love Declared», «Nocturn», «Assumpta Maria», «To a Poet Breaking Silence», «Arab Love-Song», «Victorian Ode».

Результаты и обсуждение. В ходе анализа установлено, что в поэзии Ф. Г. Томпсона образы Луны и Солнца противопоставляются как «пассивное – активное», «слабое – сильное», «целомудрие – страсть», «холод – тепло», «вода – огонь», в меньшей степени

«смерть – жизнь», «женское – мужское» и «языческое – христианское». Солнце – источник жизни, красоты и поэтического вдохновения, и, кроме того, движение Солнца по небу в течение суток помогает людям понять историю и смысл смерти и воскресения Христа. Луна же, несмотря на свою холодность и пассивность, тоже играет необходимую роль в мироздании (например, управляя природными циклами и выступая посредницей между Солнцем и людьми).

Заключение. Образы Луны и Солнца органично вписываются в общую систему образов поэзии Томпсона, в которой автор стремится создать образ одухотворенной Вселенной, наполненной присутствием Бога. Солнце – центральный образ поэзии Томпсона, активно действующий персонаж, нередко уподобляющийся Христу; Луна более пассивна и сильнее связана с язычеством и смертью (что, однако, не придает ее образу негативных коннотаций).

Введение. Необходимость сохранения франкоязычной культуры и языка на территории Канады в условиях глобализации, распространения американской массовой культуры и значительного воздействия английского языка как мирового объясняет актуальность исследования. Цель работы – выделить и проанализировать социолингвистические особенности существования французского языка в англоязычной конкурирующей среде в Канаде.

Методология и источники. В исследовании использовались следующие социолингвистические методы: описательный метод, метод сравнения, метод сплошной выборки, метод социолингвистического анализа, количественный метод обработки данных, анкетирование. Материалом для исследования послужили СМИ Канады, законодательные акты, регламентирующие языковую политику государства, данные, полученные в результате опроса граждан Канады, а также использованы 5234 надписи, собранные в пяти городах Канады для изучения языкового ландшафта страны.

Результаты и обсуждение. Согласно канадским законодательным актам, французский и английский языки имеют равный статус на парламентских чтениях, в системе предоставления государственных услуг и в быту, а также в образовании, на радио и телевидении. И все же английский является доминирующим языком и обладает большим престижем на всей территории Канады. Все собранные данные свидетельствуют о явном превосходстве английского языка как основного средства коммуникации в сферах СМИ, рекламы и политики. Действующие законодательные акты, направленные на защиту и поддержку использования обоих официальных языков, соблюдаются не в полной мере, о чем говорят многочисленные жалобы жителей Канады комиссару по официальным языкам.

Заключение. В Канаде сложилась многокомпонентная экзоглоссная языковая ситуация с двумя официальными языками – английским и французским, для которой характерно существование естественного билингвизма. Языковые меньшинства в лице англофонов в Квебеке и франкофонов за его пределами могут испытывать проявления языковой дискриминации, создавая напряженности между жителями одной страны. Французский язык подвергается значительному влиянию со стороны мажоритарного английского языка и языков иммигрантов, которые преобладают в лингвистическом ландшафте городов Канады.

Введение. Весной 2020 г. в мире была объявлена пандемия коронавируса – заболевания, вызываемого новым типом коронавируса SARS-CoV-2. В связи с прогрессирующим психоэмоциональным напряжением в обществе в литературе и средствах массовой информации предпринимаются попытки в простой и доступной форме разъяснить населению причины этого заболевания и методы профилактики. Несмотря на то, что детский контингент был наименее подвержен заболеванию, эта тема широко освещалась в детских книгах, плакатах и брошюрах. Целью данной статьи является анализ и изучение различных способов вербализации знаний о коронавирусной инфекции посредством лексических единиц. В статье описаны результаты анализа понятия «коронавирус», отражающего «детское» видение заболевания.

Методология и источники. Для того чтобы создать представление о понятии «коронавирус», требуется проведение фрейм-анализа и построение концептов понятий, вообще доминирующих в дискурсе. Для этого необходимо провести корпусный анализ детских текстов, концептуальный анализ и метод моделирования с использованием теории когнитивной метафоры. Также для составления фреймов потребуется проведение дефиниционного, этимологического, компонентного и контекстологического анализа.

Результаты и обсуждение. В рамках данной статьи представлена роль метафоры как

основного механизма репрезентации информации о заболевании и его профилактике. В результате проведенного исследования выявлены стратегии вербализации знаний о коронавирусной инфекции, способствующие обучению и социализации.

Заключение. Значимость представляемой работы определяется возможностью использования результатов исследования в теоретических и практических курсах по когнитивной лингвистике, теории дискурса, текстовой лингвистике и метафорологии. Кроме того, результаты исследования могут применяться в теоретической и практической медицинской деятельности, для того чтобы оптимизировать связь в области педиатрии.

Введение. Динамичное развитие и диверсификация современной публичной сферы, особенно в условиях тотальной диджитализации и медиатизации, требует современной научной рефлексии. В статье предлагаются принципы классификации системы терминов рекламы и связей с общественностью. Цель публикации – продемонстрировать операциональность использования гнездового способа лексикографической фиксации терминов рекламы и связей с общественностью, построенной на классической модели коммуникации понятий Г. Лассуэлла.

Методология и источники. Проблемы лексикографии терминов коммуникационной сферы (журналистики, прикладных коммуникаций, медиакоммуникаций) имеют свою научную рефлексию. В статье представляется модель современного словаря рекламы и связей с общественностью, где в основу гнездового принципа положены компоненты модели Г. Лассуэлла.

Результаты и обсуждение. В работе предложены основные гнезда (понятийно-терминологические поля) словаря рекламы и связей с общественностью: базовое; субъекты коммуникаций; объекты коммуникаций; коммуникационные инструменты (традиционные и новые); коммуникационные технологии; результаты коммуникаций; коммуникационный продукт. Анализ состава гнезд словаря позволил в качестве классифицирующих признаков терминов словаря выделить дихотомии: по исходной научной дисциплине; по употребительности в тематическом поле; по этимологии; по написанию заимствований; по структуре; по продуктивности словообразовательной модели.

Заключение. Описание и классификация терминологии рекламы и паблик рилейшнз выявило ряд проблем описания терминов новых социальных практик и научных дисциплин: границы предмета исследования; принципы отбора источников, специфика лексикографической обработки (от словника к глоссарию и словарю). Работа над словарем может в дальнейшем дать материал для обсуждения ряда собственно лингвистических задач.